Когда я впервые услышал слово Каракорум, я подумал, что это должно быть там же, где и Каракумы… Так же много неба, солнца, песка и верблюдов, и еще такие высокие и красивые как волны холмы, которые называются барханы…
И на вкус он, наверное, почти такой же, как шоколадные конфеты Каракумы. Я бы сейчас даже серию такую запустил шоколада для путешественников: Каракумы – молочный шоколад, Каракорум – горький, Сахара – с пониженным содержанием сахара или, наоборот, с солью. Еще Такламакан, например, с тмином и имбирем, Гоби – белый с ванилью, Данакиль – гвоздика с изюмом, Аравийская – с финиками, а Намиб с перцем…
Но это так… отступление от темы. Идеи для будущих маркетологов. Хотя… Когда дойдет до реализации, пожалуйста, не забудьте взять в долю. Ну, или хотя бы упомянуть имя на этикетке. Идея-то реально вкусная!! Впрочем, потом мне почему-то стало казаться, что Каракорум это всё-таки не шоколад, а карамелька. Помните «Раковые шейки»? Хотя карамель, конечно, продать сложнее, чем шоколад, так ведь?
Как бы там ни было, в Каракоруме действительно много неба и солнца. Солнца бывает так много, что не справляется даже крем «пятидесятка». Верблюдов, правда, не очень много, а вот песка… Хотя еще больше пыли, которая забивается в уши, в нос, в складки одежды, залепляет глаза, оседает толстым слоем на обуви, рюкзаках и скатывается в шарики на лице после долгого и утомительного дня. Если поблизости есть ветер, он обязательно поднимет большую пыльную бурю. Если нет, обязательно найдется пара горных ботинок, ваших или вашего соседа, которые поднимут бурю поменьше.
Так что через две недели похода ваше натруженное тело гарантированно будет покрыто тонким, но плотным слоем этой самой пыли вперемешку с вашим жиром и потом. Самые пытливые химики без труда смогут обнаружить в этом составе остатки того самого крема от загара 50-го фактора, который плохо справлялся с каракорумским солнцем, отчего слой в некоторых местах отслоился вместе с кожей так, что его потом даже не нужно скатывать или отмывать. И еще эти пыльные дороги, которые бомбят при строительстве камнями и пылью местные инженеры.
А еще здесь много воды, которой нет и не может быть в Каракуме. Она здесь в виде бурных ревущих потоков и гигантских, грязных, заваленных каменным мусором глыб льда, высотой с небоскреб. Пара отколовшихся небоскребов, ростом в 60-80 этажей, обнажают на сколе белую сахарную массу голубого льда, которую хочется полизать языком.
А еще здесь очень много суши. Суши сухого цвета кирпичной охры. Тех самых барханов, только таких огромных, до того самого неба, которого здесь может быть еще больше, чем солнца. Суши, которая становится колоннами, подпирающими своды храмов и костелов. Барханами, утыкающимися в небо острыми углами и иглами готических башен и кафедральных соборов. Полыхающие на закате волны льда и гранита, вздымающиеся до неба и вздыбленные против законов мироздания.
Впервые я попал в настоящие высокие горы в Непале, в Гималаях, и они навсегда остались для меня эталоном и символом гор: приветливые деревни в окружении рисовых полей, поросшие соснами и кедрами склоны, рододендроновые леса, спящие ущелья над которыми с пламенеющих вершин ветер срывает снежные флаги.
Непал. Гималаи для меня это неисчерпаемый драйв. Как одержимый, зачумленный, зачарованный иду я этими, то взлетающими вверх, то спускающимися в бездонные глубины, тропами… Гималаи – это песня жизни, рядом с которой оплот высших богов. Здесь высший мир божеств переплетается с жизнью смертных людей, и это наполняет вас детской радостью и искрящейся силой. Их молчаливое величие только раззадоривает и порождает детскую веру в жизнь, в бессмертие и поселяет искрящуюся радость в сердце…
Осенью – кристальное небо, кислотный изумруд рисовых полей, бамбуковые качели Дайсана, мазаные охрой дома со свисающими с крыш початками кукурузы.
А по весне – туманные закаты и полыхающие красные факелы рододендронов на фоне летящих с вершин снежных флагов. И этот запах можжевельника вперемешку с сагандальей, который не спутаешь ни с чем.
Каракорум другой… Здесь нет хаоса жизни. Каракорум – это ничем не разбавленная горная пустыня. Небесный храм чистейшей пробы! Обитель высшей красоты, гармонии и абсолютной формы… Что-то совершенно сублимированное. Без примеси хаоса, как кристалл, сияющий в недосягаемой вышине. Сила, живущая здесь, наполняет вас совсем другими качествами.
Каракорум – это предельная концентрация. Вас вытянули в вертикальную линию и так и оставили… Здесь ничто не отвлекает от практики и медитации, если вы понимаете, о чем я. Ваша концентрация не прекращается даже, когда вы спите. Каракорум обязывает… Вы уже не ребенок, готовый в любую минуту сбежать в сень долин и тропических лесов. Вы уже взрослый участник этой нечеловеческой мистерии и драмы, и деться вам отсюда некуда. Здесь вы абсолютно обнажены.
Красота пейзажа зачаровывает и обезоруживает. Вы немеете от масштабов, от гигантских оргАнов скал и стен, тянущихся к Абсолюту. Но Каракорум может быть и другим… Когда высокие облака закрывают тонкой пеленой зубцы верхних башен, заволакивая собой лики химер и фантастических существ, тогда ландшафт преображается. И тогда они предстают перед вами ущельями Мордора, башнями Саурона и обителью смерти. Кажется, чуть ли не сама Преисподняя разверзлась перед вашим испуганным взором.
Но как только солнечные лучи снова коснутся этих мрачных стен, как только – на восходе, на закате, днём – солнце протянет к ним свои живительные руки, как только ваше собственное тело под их лучами мягкой лаской пробудится от этого ступора, от этой мёрзлой спячки, от этого вселенского холода, который проникает не только под кожу, но и, кажется, хочет овладеть душой, пейзаж снова преображается, обращаясь в небесный храм, в город, вылитый из чистого золота… Вот же он «город золотой» о котором пел БГ!
Иногда мне кажется, что европейская пламенеющая готика была принесена из этих мест в Европу караванами Гийома де Рубрука и семьи Поло, но только об этом сознательно «забыли». Вы только послушайте, как звучат эти названия: Башни Транго, Башня Музтаг, Гашербрум, Машарбрум, Кафедральный Пик, Главный Кафедральный, Мраморный Пик, Ангельский Пик, Пик Пастора, Кристальный Пик, Ули Биахо.
С детства, сознательно или подсознательно, я воспринимал горы как часть мира горнего, даже когда я не знал этого слова, а сам термин был чужд сознанию советского человека. Поэтому Гималаи для меня всегда и почти архетипически носили и носят на себе эту печать священства… Когда ты идешь здесь, ты почти зримо, тактильно чувствуешь на себе защиту и присутствие местных божеств. Или не божеств, но «чего-то там»…!!
В Каракоруме все не так. Здесь нет священных гор. Здесь нет этого флёра.
Здесь нет этого божественного напитка, этой сомы, этого отработанного, отшлифованного веками наркотика… Притом, что эти горы вытягивают вас в струну, обнажая присутствие Высшего, вам не спрятаться здесь за миф, за легенду, за «правдивую» историю, за мягкую витиеватую сладость сказания.
И то, что заставляло и заставляет вас останавливаться на каждом повороте, привычно цокать языком, восторженно вскрикивать и выплевывать междометия «ох», «ах» и «о-го-го», довольно скоро заставит вас искать убежища в коконе шаблонных идей и переживаний, в недожеванной жвачке резиновых мыслей, в монотонном однообразии шагов, в лишней кружке горячей бурды, которую здесь называют чаем, в относительном комфорте палатки, в теплоте пухового спальника, и в лихорадочном припоминании, какого числа и в какое время у меня самолет домой.
Как и любые горы, этот маршрут вскрывает в человеке, как самое лучшее, так и его самые низменные чувства и слабости… А эти горы вскроют вас сверху донизу. Когда в тебе чередуются то яды, то вдохновение, то тупое лошадиное упорство, которое сменяется раздражением, очень быстро уступая место яркой решимости и мужеству, а то, в свою очередь, чередуется яркими вспышками воспоминаний или творческих озарений. Вы начинаете догадываться, что мало что понимали в человеческой природе и уж тем более в самом себе.
К концу похода слова разорвали мне голову. Мы идём вниз, а я едва успеваю добежать до очередной остановки, чтобы вылить все это на бумагу… Едва успеваю записать, как меня накатывает очередная волна… Пришлось научиться печатать на телефоне двумя большими пальцами. Но и это слабо помогает.
И хотя к концу похода мне удается все лучше передавать краски, оттенки и фактуру. И в чем-то лучше удается передавать собственные мысли и чувства. Но ко мне каждый день приходят чувства, которых я не испытывал ранее, мысли, которые не считал своими, я вижу сны, смысл которых от меня ускользает, как и ускользает истинный смыл этой мистерии, которую я ждал и готовил так долго…
Гималаи – теплые, родные, свои. Даже в самых своих удаленных и диких ущельях они не теряют для меня этой теплоты и человечности. Каракорум – холодный, дикий и чужой. Но в его первозданной дикости, в этой немой, кристальной и холодной пустыне столько дикой нечеловеческой красоты и величия, столько дикой силы и первозданной мощи, что это все приводит тебя в тупик.
В общем, все это нужно ещё переварить! И точно, совершенно точно! Скоро, очень скоро я вернусь сюда снова!! Иншалла!!
Комментарии