Четвертая часть очерка о путешествии вокруг Аннапурны весной 1998 года. Первая, вторая, третья.
Тал расположен в узком ущелье, куда солнце попадает редко, поэтому долина долго хранит тьму уходящей ночи. Я подскочил около пяти утра и к водопаду добирался почти на ощупь. Идти оказалось дольше, чем я рассчитывал, к воде подошёл уже, когда занимался рассвет. Водопад оказался шире, выше и мощнее, чем я того ожидал. Тяжёлая струя воды падала с высоты около пятидесяти метров, разбиваясь мириадами брызг. Подходить было стрёмно, вокруг ни души. Но и отступать поздно. Я набрался смелости и подкрался к боковому рукаву. Разделся и медленно подставил спину под грохочущую сталь воды. Кожу сзади словно содрало и вывернуло наизнанку. Тело обдало обжигающим жаром, мощная волна ударила в голову, её сначала стиснуло, а потом, как будто, разорвало на части. Сцепив зубы, я простоял пару секунд и вылетел, как пробка. Но что-то невероятное случилось со мной за эти секунды. Мир перевернулся. Открылся третий глаз. На завтрак летел уже не я, а новорождённый ангел на крыльях.
За Талом тропа входит в зону хвойных лесов, а ворота с тремя чортенами отмечают границу, за которой начинается царство буддизма. Здесь недалеко в распадке тропы, на противоположной стороне реки, есть горячие радоновые источники. О них мало кто знает и почти никто туда не ходит. Олег знал. Поэтому мы перешли мост и свернули налево, к нависшему над рекой скалистому уступу, прямо под которым располагалось небольшое красноватое ложе. Над ложем стелился едва заметный пар. Почти лужа. Нас семеро. Как раз, чтобы всем вместе в ней поместиться. Какой же это кайф — плескаться в горячих источниках в жаркий день после нескольких часов утомительного подъёма… Чем дольше сидишь, тем меньше хочется вылезать. Но радон штука коварная, он сильно воздействует на нервную систему, принимать такие ванны больше пятнадцати минут не рекомендуется, а после ванн и отдохнуть бы не помешало. А в горных условиях и без радона трудно заставить распаренное в горячей воде тело тащиться вверх по склону.
Где-то за Багарчапом начинается затяжной устойчивый подъём. За спиной сияет восьмитысячник Манаслу, я то и дело оборачиваюсь, чтобы постоять пару секунд, впившись в горизонт, и несколько раз щёлкнуть затвором камеры. Искрящиеся снега гиганта завораживают. Впрочем, через какое-то время я начинаю понимать, что для меня это не столько способ оставить в своём архиве ещё несколько новых ракурсов, сколько лишний повод перевести дух на несносном подъёме. Каждый раз, когда я разворачиваюсь лицом к склону, у меня холодеет внутри… Ступень, ещё ступень. Сердце выпрыгивает, легкие с надрывом сосут воздух, трахеи горят от натуги, тело источает едкую влагу, которая заливает глаза и действует на уже помутившееся сознание.
Поворот, ещё поворот. Впервые за весь поход начинает подкатывать мысль: зачем я добровольно ввязался в это безнадёжное предприятие. Чего я сюда попёрся?! Я же никогда в горы не ходил, в турклубе не состоял, к походам не привлекался, бегать не любил. Поворотам и подъёму нет конца, и меня начинает одолевать отчаяние. Мысли о перевале вообще лучше не допускать, сейчас они вгоняют меня в панику.
Масла в огонь добавляют наши портеры. Эти щуплые человечки прут вверх как на крыльях, бегут как горные лани, припевая и перебрасываясь шутками, обгоняют нас на каждом повороте. Они тащат наши рюкзаки, да ещё и заботятся о нас: предлагают помочь или взять лишний вес. Особенно меня поражает Карма. Дава — тот хоть рослый и мышцастый. Тсеринг — жилистый крепыш, хотя и коротышка. А Карма — метр с кепкой, щуплый, его едва видно под двумя рюкзаками, а бежит, дразнится, ржёт и танцует на стоянках. И ещё над Наташей подтрунивает, кажется, она ему нравится. Толик и Олег, те, понятно, давно уже усвистали вперед. А мы впятером уже час с лишним колупаемся на этом беспредельном склоне.
Поворот, ещё поворот. Игорь и Лёша где-то далеко позади, страхуют Аллу. Наташа где-то рядом. Кажется, догоняет. Я не подаю вида даже самому себе, но по факту я на грани, а может быть даже уже далеко «за»… Какого чёрта мы полезли в эти источники?! За очередным поворотом выглядываю полянку и, с трудом дотащившись, с одышкой тяжело валюсь на ближайший плоский камень. Сверху сквозь кроны льётся, лучится яркое светозарное горное солнце. Сижу и понимаю, что встать теперь мне будет сложно. Нужен отдых. Буду ждать Наташу. Минут через пятнадцать Наташа, пыхтя и брызгая во все стороны соплями, валится на камень напротив:
— Я щас помру, оставьте меня здесь!
К тому времени я уже немного оклемался, делаю вид, что у меня всё в ажуре, и начинаю её успокаивать. Мы сидим так минут пять, потягивая горячий чай из термоса. И вдруг сверху из-за поворота появляется человек. Длинное интеллигентное лицо с неправильными чертами. Копна русых волос. От всей фигуры льётся какое-то восторженное спокойствие, простите такой оксюморон. На ходу он что-то длинно и оживлённо рассказывает своему непальскому спутнику. Портер широко лыбится и поминутно одобрительно кивает в ответ. «Очарованный странник, — мелькает у меня в голове. – Везёт же ему — уже вниз идёт!».
Он немного прихрамывает, но идёт бодро и весело, опираясь на палки. Его взгляд тут же выхватывает нас из ландшафта, он пристально вглядывается в наши лица. Его голубые глаза лучатся чистым искренним светом. Через минуту, распознав в нас соотечественников и взмахнув руками, он восклицает:
— Ребята, вы русские!? Как здорово, что я вас тут встретил!
Он чуть не захлёбывается от счастья:
— Слушайте, это так классно, что я здесь! Что вы здесь! Вы не представляете, как ТАМ здорово!
Он делает эффектное круговое движение рукой назад в сторону гор:
— Разве это мы живём в цивилизации? Это там! Тааам цивилизация! Жаль, я не смог пройти перевал, он закрыт, но тааам…
— Добрый день! — нарушаю я наше с Наташей оторопелое молчание — Приятно встретить соотечественника в таком месте. Мы из Москвы, а вы откуда?
— Я из Питера, — человек, как будто только сейчас приземляется и начинает нащупывать осмысленные фразы, — я впервые в горах, но обязательно вернусь сюда ещё! Много раз… Меня Василий зовут. А вас?
Его чистая позитивная энергия льётся мягко и ровно, растекаясь волнами и накрывая нас, как мягкий и тёплый плед из непальского кашемира. Его лёгкий ненавязчивый искренний восторг передаётся нам, и уже недавняя усталость и раздражение кажутся странными и случайными, каким-то досадным недоразумением. Мой рот растягивается в улыбке. Наташа, по-моему, уже готова его расцеловать. Мы с Наташей наперебой вспоминаем лучшие моменты нашего трека за несколько дней, и снова появляется ощущение, что всё замечательно, и что перевал не так страшен, как его малюет наше встревоженное воображение. Ещё минуты три мы болтаем о том, что окружает нас, о наших чувствах, Вася рассказывает об обстановке там наверху, и вдруг я замечаю, что в руках у него не альпенштоки, а …костыли.
— У Вас что-то с ногами? Травма?
Он как-то неловко оглядывает свои костыли и совсем просто, вскользь отвечает:
— У меня нет ног…
Пауза. Какое-то время я пытаюсь осознать реальность происходящего и понять смысл только что произнесённых слов. Видимо, нужно время, чтобы этот смысл дошёл до моего сознания. Наверное с минуту я не нахожу, что сказать, и он, уловив замешательство, произносит:
— Потерял их во время обстрела Белого дома в 93-м… сидел в обороне на первом этаже… прошила пулемётная очередь.
Василий задирает края холщёвых брюк, из-под которых торчат каркасы двух протезов. Ум, получив очередной вброс информации, наконец, начинает поворачиваться, и мы с Наташей начинаем выдавливать из себя сентенции и междометия. Василий неловко улыбается. Мы что-то лепечем про политику и ситуацию в стране. Пытаемся деликатно встроить слова «герой», «подвиг», «настоящие люди», так чтобы не очень смутить собеседника. Чтобы унять и уравновесить эмоциональный всплеск, нам требуется ещё минут десять, в течение которых мы уже со своей стороны подбадриваем Василия и даём ему самые искренние напутствия. Минут через сорок приходит время расставаться. На прощание Василий машет нам:
— Хорошего вам пути, ребята! И удачи вам на перевале! Мне трудно, конечно, но очень хочется жить… Я обязательно вернусь сюда и пройду перевал!
Что это было? Бодхисаттва, спустившийся с горных вершин? Я никогда больше не видел Василия и не слышал о нём. Через несколько лет моя подруга из Брюгге Мелисса Флоре прошла этот перевал с одной ногой с культёй выше колена и половиной лёгкого, а с другой стороны её ждал корреспондент Kathmandu Post. Уже гораздо позже я узнал о новозеландце Марке Инглисе, об американцах Хью Герре и Патрике Чаммасе, о безруком и безногом Джеймсе Эндрю и, наконец, о китайце Ся Бою, который в 70 лет, страдая раком крови и без обеих ног, вторым после Инглиса, достиг вершины Эвереста. Но та встреча с Василием на повороте тропы в непальских горах, которая смыла с меня всю усталость, дурное расположение духа и дала мощный толчок для собственной первой победы на перевале через несколько дней, так и осталась для меня одним из самых загадочных и значимых событий в моей жизни.
Я был настолько впечатлен этой встречей, что не заметил, как мы завершили подъём, как миновали несколько деревень и преодолели ещё несколько подъёмов и спусков. Я не заметил оставшихся ступеней, километров и зигзагов тропы, а о наличии пространства и времени вспомнил только тогда, когда мы уже подходили к Кото. Закатное солнце уже снова превратило окружающий ландшафт в живые реплики полотен Н.К. Рериха, а освещённая закатными лучами Манаслу прожигала мне спину. Я поворачивался каждые пять минут, чтобы собрать все ракурсы в свою камеру. На этот раз без всякого иного подтекста. В Чаме мы пришли уже в сумерках.
Комментарии