Восьмая часть очерка о путешествии вокруг Аннапурны весной 1998 года. Первая, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая, седьмая.
Утром на завтрак выходим только мы с Олегом:
— Толик не выйдет, у него радикулит разыгрался.. а где Наташа?
Иду в её номер. На стук мне отвечают молчанием… Ещё стук… И ещё…
— Я не открою дверь!
— Почему?
— У меня лицо распухло…
— И что теперь делать? Есть пойдёшь?
— У меня рот не открывается…
Через минуту всё же открывается дверь и оттуда показывается луноликая богиня с опухшими губами и узкими щелками для глаз. Теперь молчание у меня… Пытаюсь справиться со своим лицом, но, кажется, получается не очень:
— Страшно, да?
— Ничуть! Ты горная богиня! Это очевидно… Еды принести?
Кивок. Дверь захлопывается.
Через пару часов Наташа выплывает в тёмных очках и забинтованная с ног до головы.
— Это отёк, — авторитетно заявляет Олег. Несколько дней и всё пройдёт. Вот что с Толиком делать?
Наташа ревёт в голос. Мы её успокаиваем.
После обеда все втроём идём в храм… Пусть местные боги, дакини и бодхисаттвы снимут заклятье с Толика и Наташи! Анатолий ходить не может, только говорит, что уже неплохо. Стонет..
Храм окутывает спокойствием и умиротворением. Здесь вечная обитель Вишну и Победоносный Будда зажёг огонь из трёх стихий. Здесь яркое солнце льётся сквозь ветви тихим неземным светом на стены святых храмов и пагод, и каждый уголок овеян миром и благодатью. Гулкий звон храмовых колоколов в разреженном воздухе, плеск струй 108 священных источников, бормотание священных мантр из уст дредастых садху, рассевшихся вдоль тропинки, стройный хор браминов, распевающих баджаны, мощные удары ачена, звон силньенов и рёв радонгов в гомпе, где горит вечный огонь просветления… Даже Наташа, наконец, успокаивается:
— Зато я ЖИВА! И перевал ещё прошла! Я думала, умру там на месте..
Толпы паломников стекаются в это благословенное место со всего большого индо-буддийского мира. Март — разгар сезона. Поёт, шевелится пёстрая тропа. Здесь толкутся монахи в зенах, садху в шафрановых одеждах и бесчисленные брамины, пурохиты и прочие искатели правды со всей необъятной великой Индии. Мы добрались, прошли, одолели. И это место как подарок, как жемчужина, как вишня на торте… Без него, без этого медлительного неспешного дня, было бы во всей нашей истории что-то незаконченное, недоделанное.
На следующее утро лезем на крышу гестхауза встречать рассвет. Все оттенки розового, растекаясь кремом по горизонту, тонут в снегах и играют на гранитных уступах Дхаулагири и Тукуче. Душа снова разворачивается и сворачивается в ритм дыханию. Сегодня после завтрака нужно уходить вниз в Джомсом. Даже Толик обещал встать и идти, несмотря на радикулит. Его вид на тропе заставляет нас страдать от мучительных корчей и судорог в истерическом припадке. Мы даём себе волю… Толик терпит, но ворчит и огрызается:
— Ага, посмотрел бы я на вас на моём месте!!
Тропа снова вдохновляет и наполняет. Не идём, а летим вниз на крыльях. Каждый поворот дарит очередное сокровище: открыточный Джаркот, испещрённые пещерами органные трубы глиняных останцов вдоль ущелья, лоснящиеся изумрудом ячменные поля, изрезанная протоками долина Кали-Гандаки, древняя деревенская гомпа, узкие переулки Кагбени, «отель Хилтон» в Эклебати. Каждый вдох приносит кислород в лёгкие и облегчение телу. Вниз! Вниииз!! Вперёд к кислороду, теплу и вкусной еде!
А вот и Марфа… Сколько уж раз я слышал про это место! О, Марфа!! Это имя произносят именно так, нараспев и с придыханием.. Никак не иначе.. Абсолютно очаровательная тибетская деревня у подножья Нилгири действительно влюбляет раз и навсегда. Немецкие пекарни, узкие улочки, теплынь после холодов высокогорья. Знаменитые на весь Непал яблоки, сладкие пироги и сок облепихи. Говорят – где-то здесь дом Экая Кавагучи, японского буддийского монаха, либо паломника-шпиона, который провёл здесь три месяца во время своего путешествия в Тибет через Долпо в 1900 году.
Бросив рюкзаки в ближайшем лодже, идём пошляться по узким и заваленным хламом подворотням, поторговаться в лавках, где висят смешные непальские носки, перчатки и шапки «из шерсти яка», посидеть и пообщаться с монахами в большом монастыре школы карма-кагью, постоять у священного камня на холме над северной оконечностью Марфы, поглазеть на неповортливых цзо, запряжённых в допотопные плуги и с трудом ворочающих ноги в вязкой грязи, чтобы проложить первую борозду для нового урожая..
Внизу, у самого входа в деревню, там, где стоит большой чортен и два древних засохших можжевельника, которые местные почитают, как семейное божество, есть приют для паломников-индусов. У ворот приюта дежурит босой и почти чёрный садху со спутанными волосами в шафрановом дхоти и тёмно-синей накидке с огненными очами. Он ловит мой взгляд и поднимает правую руку ладонью вверх и вперёд ко мне навстречу… Жест благословения. Я пристаю к нему с расспросами: кто? откуда? зачем?.. Раджагири, тамилец из Южной Индии, идёт в Муктинатх. Несмотря на его неопрятный вид от него на версту веет пряностями, чарасом, и внутренним жаром аскезы. Приглашает нас к дхуни, где собралась вся братия… Человек десять-двенадцать. Дым, выедающий глаза, почерневшие трезубцы в обрывках красной ткани, воткнутые в землю стальные жезлы-щипцы чимты, горы рудракши, котелки для подаяния, закопченная алюминиевая кастрюля с кипящей молочной жижей на раскалённых углях, красочные, потемневшие от времени и дыма костра изображения Кали с красным высунутым языком и ожерельем отрубленных голов и танцующего Шивы-Натараджи… У меня аж в глотке пересыхает! Протягивают чиллум. Отказываемся! Олег с Анатолием в шоке пятятся к выходу, Наташе тоже некомфортно. А у меня ладони вспотели от нетерпения и жажды посидеть в их компании. Но бросать товарищей «в беде» нехорошо – подумают ещё чего.. Поэтому я остаюсь лишь ненадолго, чтобы наскоро выпить сладкого чаю со специями и вглядеться в лица этих людей..
Народ здесь со всей необъятной Индии. Вернее, у них уже давно нет дома или постоянного места жительства, они лишь называют регионы, штаты или святые места, где они обретались в последнее время или откуда только что пришли. Объединяет их одно: крайняя, до нищеты, простота одежды и быта, жгучие глаза и какая-то достойная отстранённая уверенность во взгляде. Белозубые улыбки, смоляные бороды, засаленные джаты нечёсаных годами волос, неспешные фразы, искры, как мириады звёзд, летящие из глубины священного пламени… Вот они – йоги в самом сердце Гималаев, на пути к одной из самых важных святынь. Времени нет, оно осталось где-то там: в Москве, в Катманду, в Мананге, на перевале…
Я лишь чувствую, как эта тихая, но мощная волна тишины накрывает меня и медленно и неотступно втягивает в свой таинственный водоворот. Протянув мне стакан масалы, обо мне, кажется, забывают. Мне хочется задать ещё тьму вопросов, но я даже не знаю как: я не в состоянии нарушить этот беспечный мир. Мной не интересуются и не гонят.. А может быть выжидают, как я поступлю дальше? Или этого хочет только моё, неуспокоенное и зацикленное на себе эго? Тихо тикают на стене допотопные ходики, шипит закипающая в кастрюле вода, дым валит в щели хижины, бабЫ неспешно передают чиллум по кругу, кто-то потягивает чай, кто-то произносит короткую фразу и тут же замолкает. В повисшей тишине лишь потрескивают угли и изредка доносятся крики погонщиков цзо или яков и топот многих, спотыкающихся по каменным плитам, копыт, где-то со стороны основной тропы. Вот бы сейчас отправиться с ними назад, в Муктинатх, провести там недели, месяцы такой неспешной, осмысленной и созерцательной жизни в поиске предельной (или запредельной?) реальности. Но карма тянет меня по совершенно иным, каким-то своим, рельсам… На улице, после тёмного помещения, яркое солнце неожиданно слепит глаза и меня чуть не сбивает с ног проходящий мимо караван мулов с красными попонами, расшитыми по кругу узорными кругляшами миниатюрных зеркал… Кажется, пора раскладывать спальники и заказывать ужин!
Комментарии